Задумчиво почесав хвост о песок, Дженсен подобрался ближе (с)
Название: Забыть незабываемое
Автор: Araphel
Бета: Маленькая сосна
Рейтинг:G
Персонажи: Дин и Сэм Винчестеры, ОЖП
Жанр: au или кода, джен, легкий ангст
Время действия (спойлеры): События происходят после 6.21.
Краткое содержание: Дин насладился замечательным элем. И жить стало легче. Намного ли?
Отказ от прав: Все права на Суперов принадлежат Эрику Садомазовичу Крипке.
Примечание:оно же предупреждение Этот фик я написала сразу после просмотра 6.21. Мне надо было как-то исправить, для себя, написанное сценаристами. В течение года я честно пыталась переделать его, но тщетно. Слова просто застыли в фразах как ... муха в янтаре, и никак ты ей уже крыльев и лапок не расправишь, изящности не добавишь. Не переписывается он. А взять и выкинуть, сделав вид, что ничего не было я тоже не могу. Вот что-то не пускает. Серия так выбила меня из колеи, что кажется, после нее я не смогла написать ни одной ДиноЛизы. Наверное с нее и начался мой "затык". Мне нравится думать, что отпустив эту историю на волю, я продолжу писать. Ну, хотя бы верну один должок, а в идеале напишу, то, что давно хотела написать. Так что выкладка скорее носитмистериальный лечебный характер. Я пойму, если отзывов не будет.
я сам захотел прочитать
– Знаешь, – говорит Дин, – у меня сейчас такое ощущение, будто гора с плеч свалилась. Потрясающее чувство. Пожалуй, если мы найдем эту ведьму, я отправлю ей корзину фруктов и записку с благодарностью.
Брат – Дин почему-то все же склонен верить этому здоровяку, утверждающему, что его зовут Сэм Винчестер и они братья – не спорит, лишь недовольно хмурится. Дину кажется, что так было всегда, или нет – ему сейчас безразлично. Он наслаждается свободой.
Его навыки при нем, и, похоже, они стали даже лучше, отточеннее, словно больше ничего его не сдерживает. Ну разве только хмурый взгляд Сэма. Они разговаривают только о текущих делах, иногда вместе пьют пиво, лениво обсуждая дальнейшие планы. Сэм, хоть и молчит, но Дин знает – тот ищет ту милую старушку, варящую убойный эль. Он искренне не понимает зачем, но отчего-то не вмешивается. Может, потому, что выпивка больше не радует, не приносит облегчения? Логично – от чего облегчаться-то? И в очередной раз поймав на себе встревоженный взгляд, сам не веря, что он это делает, предлагает:
– Ладно, давай, излагай, что там было. Вдруг что-то полезное для охоты. Я ведь и раньше был крутым охотником, да?
Сэм сухо и сжато излагает основные события последних тридцати лет: смерть мамы, отца, их собственные неоднократные умирания, потеря близких людей и десятков тех, кого они не успели спасти, Ад, Армагеддон, ангелы, демоны…
– Хватит, – прерывает его Дин, – я уже понял. Ты, правда, думаешь, что все это стоит хранить в памяти? Да такого ни одна голова не выдержит. Извини, старик, тут ты меня не убедишь. Не думаю, что мне будет в кайф в подробностях помнить свое пребывание в преисподней.
Они больше не возвращаются к этой теме и продолжают следовать из города в город, от одной охоты к другой. Зато приходят сны. Дин рад, что не может вспомнить, почему просыпается от собственного крика, а иногда и в слезах. Ему не хочется знать. Но потом сны меняются. От них сводит губы, как после долгой улыбки, и остается ощущение нежных рук на плечах и глубокое сожаление от пробуждения. Дину они не нравятся – от них в душе появляется пустота. Из-за них он подолгу смотрит на родителей, гуляющих с детьми и понимает, что совсем не знает, каково это, когда кто-то тебя так безоглядно, безусловно любит. Ощущение свободы меркнет.
– Расскажи мне, что ты помнишь о маме, – запинаясь, просит он однажды. – На что похоже, когда тебя любят?
Сэм предупреждает, что все знает лишь со слов самого Дина, и честно делится информацией. Дин потрясен: неужели он мог все рассказать так ярко, подробно? Неужели это бывает действительно так?
Он не понимает, отчего Сэм иногда зависает, просматривая на своем ноуте старые фотографии – на них он обнимает, целует, просто смотрит на высокую миловидную блондинку и выглядит глупо-счастливым. А после такого самоистязания напивается до бесчувствия, если поблизости есть бар, или расстреливает три обоймы патронов на заднем дворе Сингера, если, конечно, у свалки может быть задний двор.
– Зачем ты смотришь, зачем вспоминаешь, если это причиняет лишь боль? Старик, ты не упоминал, что стал мазохистом. Или так было всегда? – неловко шутит Дин.
– Придурок ты, – Сэм не злится. В его голосе терпение, а во взгляде плещется жалость – так разговаривают с больными детьми. Умственно отсталыми. – Я ее любил, и нам было хорошо. У нас были планы, надежды, мы были друг у друга – такое нельзя забывать, и я не хочу. Это стоит всей боли. Это напоминает мне, что я человек и зачем занимаюсь нашей работой.
Дин впервые не знает, что сказать. Кто же он? Да, охотник, и чертовски хороший. Но и только? А еще? Ради чего он охотится, срывается в ночь, рискует собой? Ведь не ради самого процесса?
Вопросы без ответов приносят головную боль, ощущение пустоты ширится. Оно уже добралось до самого сокровенного: трахаясь даже с самыми знойными красотками – они все на одно лицо – он не чувствует удовлетворения. Нет, у него все прекрасно работает, и он вполне в состоянии подарить волшебную ночь, которую малышка запомнит на всю жизнь. Вот только он помнить не хочет. Потому что чувствует – все не то, все эти стоны-вздохи-объятья не те. Он не знает, не помнит, как именно должно быть, но уверен, что не так. Должно быть другое тело, другой голос, выражение глаз, другие руки. Другая женщина. И не мотель… Случайный секс перестает приносить удовольствие.
Что, если и у него было какое-то счастье, пусть недолгое и скоротечное, но воспоминания о котором помогают подняться на ноги и продолжать что-то делать, когда ни на что уже не остается сил? Дин убеждает себя, что ему нужно знать для собственной эффективности. Но это ложь. Просто его сводит с ума ощущение, что есть нечто невероятно важное, какое-то знание, способное расставить все по местам и наполнит жизнь смыслом, какая-то ускользающая истина.
Он, наконец, добирается до черного деревянного сундучка, который старательно игнорировал полгода. Глядя на кипу фотографий и мелочи, лежащие на дне, он понимает: вот оно – то, ради чего все было. Воспоминания накатывают на него волной и сбивают с ног. Уставившись в потолок, он видит не потрескавшуюся побелку и засиженную мухами люстру, а эпизоды из жизни, своей и чужой. Мэри заключает сделку с желтоглазым и плачет от счастья, когда Джон оживает; ссора родителей и теплые объятия мамы, шепчущей «Ты мой маленький ангел»; огонь, пожирающий их дом, и радостный лепет Сэмми, делающего первые шаги; суровая отповедь отца и счастье от его скупой похвалы, и поход в «Макдональдс»; осознание скорой гибели и уверенность, что есть люди, жизнь которых делает его жертву ненапрасной; горе от потери брата и ощущение тепла, заботы, доверия, любви; упрек Бена, что он, Дин, бросает свою семью, и тепло, разливающееся в груди от осознания того, что у него эта семья есть…
Они разные: счастье и горе, радость и обида, восхищение и разочарование, встречи м расставания, смех и слезы. Это невыносимо больно, и кажется, что голова сейчас расколется, как орех, а сердце просто проломит ребра, и в то же время он наконец чувствует, что стал собой. Почти…
Он приходит в себя на полу, на груди горка фотографий. А на самой верхней она – та, чьи черты он искал во всех подружках на одну ночь. И последний кусочек становится на место – он знает, где искать ведьму.
* * *
Двоюродная бабка Лизы все также живет в нескольких милях от Сисеро. Дин мчится к ней, но не для того, чтобы отомстить или вернуть воспоминания – они уже вернулись. Ему надо закончить дело, по которому он тогда к ней и поехал.
Они встречались лишь несколько раз на каких-то семейных праздниках, но он запомнил маленькую худенькую леди в кружевных перчатках и шляпке, и с неожиданно пронзительным взглядом карих глаз. Тогда Лиза в шутку сказала, что бабушка как раз по его части – ее считают ведьмой. Хотя та скорее фея-крестная – именно она поддержала ее, когда родился Бен.
– А я все думала, когда же ты заглянешь, – этими же словами старая леди встретила его и в прошлый раз. – Явился меня убивать?
– Нет. Только поговорить.
– Я уже говорила тебе, что не собираюсь выполнять твою работу, – она хочет закрыть дверь, но Дин не позволяет.
– Подождите, я просто хочу спросить. Лиза... – имя отдается болью, как старая ноющая рана, – для нее это тоже так? И для Бена?
– Откуда мне знать? – приветливости в голосе старой леди не прибавляется, но она уже не пытается избавиться от него. Не то что бы хлипкая дверь была преградой, но Дин не хочет разрушать дом человека, от которого зависит… да все зависит.
– Я знаю, что вы все равно присматриваете за ними. Поэтому просто скажите: да или нет.
– Да. Я присматриваю за ними, потому что ты, – сухонький палец утыкается в грудь, – не хочешь. И нет, у них не так. – Он не успевает с облегчением выдохнуть, потому что та продолжает: – Не совсем, потому что они не забыли всю свою жизнь.
Она разворачивается и идет в глубь дома. Ничего не остается, как последовать за ней. Старая леди указывает Дину на диван, сама опускается в кресло напротив.
– Не совсем, – повторяет она. – Лизе просто приходится выслушивать от желающих добра родственников, что пора прекратить мечтать и в ее возрасте нужно смотреть на жизнь реально, что время уходит, пока она ищет непонятно кого, несуществующего принца. Но в том-то и беда, что Лиза знает, чувствует: тот, кого она ищет, кого ждет, – существует. И более того, он был в ее жизни, – она говорит спокойно, с легкой грустью, но каждое слово колючкой впивается в кожу. – А Бен… ну, парень пытается выяснить, почему отец отказался от него. Он ведь с ним встречался, с настоящим отцом. И не поверил. Сказал, что это не тот. А так у них все хорошо.
О да, куда уж лучше!
– Черт возьми! Но Кастиэль обещал… – хочется что-то разнести в щепы, лишь бы унять боль, или заменить внутреннюю на внешнюю, но миссис Харпер кладет ладонь на сжавшийся кулак, в ее взгляде осуждение смешивается с жалостью, и от этого особенно неуютно.
– Он сделал все, что было в его силах, но даже ангелы не в состоянии нарушить порядок вещей. Они могут жонглировать душами, но не могут их излечивать, ни от боли, ни от любви. Можно стереть воспоминания разума, но не память души. Да ты и сам это почувствовал, хоть тебя зацепило посильнее – у меня все-таки нет способностей твоего ангела.
Понимание того, на что он обрек самых дорогих людей, окатило ледяной водой.
– Но Лиза говорила, что хотела бы забыть… – Дин и сам не знает, перед ней оправдывается или перед собой – он слишком давно не объяснял другим своих решений.
– Мы часто сами не знаем, о чем просим.
– Я не могу перестать охотиться, бросить Сэма.
– Никто и не требует. Ты им нужен таким, какой есть.
Так отчаянно хочется поверить ее словам, но он-то знает правду!
– Я принес им только горе и боль.
– Да? – в карих глазах насмешка и раздражение. – Значит, она от горя светилась каждый раз, когда вы приходили на семейные праздники, и от тоски не отходила от тебя ни на шаг? О да, именно от глубочайшего несчастья ее глаза сияли как звезды, стоило тебе на нее посмотреть. А Бен, видимо, от большой печали и страха рассказывал всем друзьям, что ты его настоящий отец?
Каждое слово обжигает как удар хлыстом, и в то же время странным образом согревает, дарит надежду, которой быть не должно.
– Дин, я знаю, что ты привык все решать сам, и ответственность за последствия тоже берешь на себя. Но ты должен, наконец, научиться доверять людям, отпускать их и позволять им принимать решения самостоятельно. Да, им будет трудно, и не всегда их выбор будет верным, но каждый должен отвечать за себя сам.
Он не знает, сумеет ли, у него никогда не получалось отпустить до конца. Но готов попробовать, ради Лизы и Бена, и, да, чего уж врать – ради себя.
– Вы можете это исправить? Вернуть, как было?
– Увы, мне не под силу тягаться с ангелом. Он у тебя добросовестный… – ее улыбка грустная.
– Проклятье!
– Зато ты вполне способен на это.
– Как? Думаете, мне по силам изменить то, что сделал Кас?
– Нет. Но ты можешь заполнить пустоту – создать новые воспоминания для них, с ними.
Дин все еще пытается осмыслить такой простой и очевидный выход, просчитать, стоит ли пытаться, но, похоже, он здесь единственный сомневающийся. – Кстати, зови меня просто Вильгельминой или бабушкой. Мы же семья. Не хочешь выпить? На этот раз просто чай, я обещаю.
Автор: Araphel
Бета: Маленькая сосна
Рейтинг:G
Персонажи: Дин и Сэм Винчестеры, ОЖП
Жанр: au или кода, джен, легкий ангст
Время действия (спойлеры): События происходят после 6.21.
Краткое содержание: Дин насладился замечательным элем. И жить стало легче. Намного ли?
Отказ от прав: Все права на Суперов принадлежат Эрику Садомазовичу Крипке.
Примечание:оно же предупреждение Этот фик я написала сразу после просмотра 6.21. Мне надо было как-то исправить, для себя, написанное сценаристами. В течение года я честно пыталась переделать его, но тщетно. Слова просто застыли в фразах как ... муха в янтаре, и никак ты ей уже крыльев и лапок не расправишь, изящности не добавишь. Не переписывается он. А взять и выкинуть, сделав вид, что ничего не было я тоже не могу. Вот что-то не пускает. Серия так выбила меня из колеи, что кажется, после нее я не смогла написать ни одной ДиноЛизы. Наверное с нее и начался мой "затык". Мне нравится думать, что отпустив эту историю на волю, я продолжу писать. Ну, хотя бы верну один должок, а в идеале напишу, то, что давно хотела написать. Так что выкладка скорее носит
я сам захотел прочитать
– Знаешь, – говорит Дин, – у меня сейчас такое ощущение, будто гора с плеч свалилась. Потрясающее чувство. Пожалуй, если мы найдем эту ведьму, я отправлю ей корзину фруктов и записку с благодарностью.
Брат – Дин почему-то все же склонен верить этому здоровяку, утверждающему, что его зовут Сэм Винчестер и они братья – не спорит, лишь недовольно хмурится. Дину кажется, что так было всегда, или нет – ему сейчас безразлично. Он наслаждается свободой.
Его навыки при нем, и, похоже, они стали даже лучше, отточеннее, словно больше ничего его не сдерживает. Ну разве только хмурый взгляд Сэма. Они разговаривают только о текущих делах, иногда вместе пьют пиво, лениво обсуждая дальнейшие планы. Сэм, хоть и молчит, но Дин знает – тот ищет ту милую старушку, варящую убойный эль. Он искренне не понимает зачем, но отчего-то не вмешивается. Может, потому, что выпивка больше не радует, не приносит облегчения? Логично – от чего облегчаться-то? И в очередной раз поймав на себе встревоженный взгляд, сам не веря, что он это делает, предлагает:
– Ладно, давай, излагай, что там было. Вдруг что-то полезное для охоты. Я ведь и раньше был крутым охотником, да?
Сэм сухо и сжато излагает основные события последних тридцати лет: смерть мамы, отца, их собственные неоднократные умирания, потеря близких людей и десятков тех, кого они не успели спасти, Ад, Армагеддон, ангелы, демоны…
– Хватит, – прерывает его Дин, – я уже понял. Ты, правда, думаешь, что все это стоит хранить в памяти? Да такого ни одна голова не выдержит. Извини, старик, тут ты меня не убедишь. Не думаю, что мне будет в кайф в подробностях помнить свое пребывание в преисподней.
Они больше не возвращаются к этой теме и продолжают следовать из города в город, от одной охоты к другой. Зато приходят сны. Дин рад, что не может вспомнить, почему просыпается от собственного крика, а иногда и в слезах. Ему не хочется знать. Но потом сны меняются. От них сводит губы, как после долгой улыбки, и остается ощущение нежных рук на плечах и глубокое сожаление от пробуждения. Дину они не нравятся – от них в душе появляется пустота. Из-за них он подолгу смотрит на родителей, гуляющих с детьми и понимает, что совсем не знает, каково это, когда кто-то тебя так безоглядно, безусловно любит. Ощущение свободы меркнет.
– Расскажи мне, что ты помнишь о маме, – запинаясь, просит он однажды. – На что похоже, когда тебя любят?
Сэм предупреждает, что все знает лишь со слов самого Дина, и честно делится информацией. Дин потрясен: неужели он мог все рассказать так ярко, подробно? Неужели это бывает действительно так?
Он не понимает, отчего Сэм иногда зависает, просматривая на своем ноуте старые фотографии – на них он обнимает, целует, просто смотрит на высокую миловидную блондинку и выглядит глупо-счастливым. А после такого самоистязания напивается до бесчувствия, если поблизости есть бар, или расстреливает три обоймы патронов на заднем дворе Сингера, если, конечно, у свалки может быть задний двор.
– Зачем ты смотришь, зачем вспоминаешь, если это причиняет лишь боль? Старик, ты не упоминал, что стал мазохистом. Или так было всегда? – неловко шутит Дин.
– Придурок ты, – Сэм не злится. В его голосе терпение, а во взгляде плещется жалость – так разговаривают с больными детьми. Умственно отсталыми. – Я ее любил, и нам было хорошо. У нас были планы, надежды, мы были друг у друга – такое нельзя забывать, и я не хочу. Это стоит всей боли. Это напоминает мне, что я человек и зачем занимаюсь нашей работой.
Дин впервые не знает, что сказать. Кто же он? Да, охотник, и чертовски хороший. Но и только? А еще? Ради чего он охотится, срывается в ночь, рискует собой? Ведь не ради самого процесса?
Вопросы без ответов приносят головную боль, ощущение пустоты ширится. Оно уже добралось до самого сокровенного: трахаясь даже с самыми знойными красотками – они все на одно лицо – он не чувствует удовлетворения. Нет, у него все прекрасно работает, и он вполне в состоянии подарить волшебную ночь, которую малышка запомнит на всю жизнь. Вот только он помнить не хочет. Потому что чувствует – все не то, все эти стоны-вздохи-объятья не те. Он не знает, не помнит, как именно должно быть, но уверен, что не так. Должно быть другое тело, другой голос, выражение глаз, другие руки. Другая женщина. И не мотель… Случайный секс перестает приносить удовольствие.
Что, если и у него было какое-то счастье, пусть недолгое и скоротечное, но воспоминания о котором помогают подняться на ноги и продолжать что-то делать, когда ни на что уже не остается сил? Дин убеждает себя, что ему нужно знать для собственной эффективности. Но это ложь. Просто его сводит с ума ощущение, что есть нечто невероятно важное, какое-то знание, способное расставить все по местам и наполнит жизнь смыслом, какая-то ускользающая истина.
Он, наконец, добирается до черного деревянного сундучка, который старательно игнорировал полгода. Глядя на кипу фотографий и мелочи, лежащие на дне, он понимает: вот оно – то, ради чего все было. Воспоминания накатывают на него волной и сбивают с ног. Уставившись в потолок, он видит не потрескавшуюся побелку и засиженную мухами люстру, а эпизоды из жизни, своей и чужой. Мэри заключает сделку с желтоглазым и плачет от счастья, когда Джон оживает; ссора родителей и теплые объятия мамы, шепчущей «Ты мой маленький ангел»; огонь, пожирающий их дом, и радостный лепет Сэмми, делающего первые шаги; суровая отповедь отца и счастье от его скупой похвалы, и поход в «Макдональдс»; осознание скорой гибели и уверенность, что есть люди, жизнь которых делает его жертву ненапрасной; горе от потери брата и ощущение тепла, заботы, доверия, любви; упрек Бена, что он, Дин, бросает свою семью, и тепло, разливающееся в груди от осознания того, что у него эта семья есть…
Они разные: счастье и горе, радость и обида, восхищение и разочарование, встречи м расставания, смех и слезы. Это невыносимо больно, и кажется, что голова сейчас расколется, как орех, а сердце просто проломит ребра, и в то же время он наконец чувствует, что стал собой. Почти…
Он приходит в себя на полу, на груди горка фотографий. А на самой верхней она – та, чьи черты он искал во всех подружках на одну ночь. И последний кусочек становится на место – он знает, где искать ведьму.
* * *
Двоюродная бабка Лизы все также живет в нескольких милях от Сисеро. Дин мчится к ней, но не для того, чтобы отомстить или вернуть воспоминания – они уже вернулись. Ему надо закончить дело, по которому он тогда к ней и поехал.
Они встречались лишь несколько раз на каких-то семейных праздниках, но он запомнил маленькую худенькую леди в кружевных перчатках и шляпке, и с неожиданно пронзительным взглядом карих глаз. Тогда Лиза в шутку сказала, что бабушка как раз по его части – ее считают ведьмой. Хотя та скорее фея-крестная – именно она поддержала ее, когда родился Бен.
– А я все думала, когда же ты заглянешь, – этими же словами старая леди встретила его и в прошлый раз. – Явился меня убивать?
– Нет. Только поговорить.
– Я уже говорила тебе, что не собираюсь выполнять твою работу, – она хочет закрыть дверь, но Дин не позволяет.
– Подождите, я просто хочу спросить. Лиза... – имя отдается болью, как старая ноющая рана, – для нее это тоже так? И для Бена?
– Откуда мне знать? – приветливости в голосе старой леди не прибавляется, но она уже не пытается избавиться от него. Не то что бы хлипкая дверь была преградой, но Дин не хочет разрушать дом человека, от которого зависит… да все зависит.
– Я знаю, что вы все равно присматриваете за ними. Поэтому просто скажите: да или нет.
– Да. Я присматриваю за ними, потому что ты, – сухонький палец утыкается в грудь, – не хочешь. И нет, у них не так. – Он не успевает с облегчением выдохнуть, потому что та продолжает: – Не совсем, потому что они не забыли всю свою жизнь.
Она разворачивается и идет в глубь дома. Ничего не остается, как последовать за ней. Старая леди указывает Дину на диван, сама опускается в кресло напротив.
– Не совсем, – повторяет она. – Лизе просто приходится выслушивать от желающих добра родственников, что пора прекратить мечтать и в ее возрасте нужно смотреть на жизнь реально, что время уходит, пока она ищет непонятно кого, несуществующего принца. Но в том-то и беда, что Лиза знает, чувствует: тот, кого она ищет, кого ждет, – существует. И более того, он был в ее жизни, – она говорит спокойно, с легкой грустью, но каждое слово колючкой впивается в кожу. – А Бен… ну, парень пытается выяснить, почему отец отказался от него. Он ведь с ним встречался, с настоящим отцом. И не поверил. Сказал, что это не тот. А так у них все хорошо.
О да, куда уж лучше!
– Черт возьми! Но Кастиэль обещал… – хочется что-то разнести в щепы, лишь бы унять боль, или заменить внутреннюю на внешнюю, но миссис Харпер кладет ладонь на сжавшийся кулак, в ее взгляде осуждение смешивается с жалостью, и от этого особенно неуютно.
– Он сделал все, что было в его силах, но даже ангелы не в состоянии нарушить порядок вещей. Они могут жонглировать душами, но не могут их излечивать, ни от боли, ни от любви. Можно стереть воспоминания разума, но не память души. Да ты и сам это почувствовал, хоть тебя зацепило посильнее – у меня все-таки нет способностей твоего ангела.
Понимание того, на что он обрек самых дорогих людей, окатило ледяной водой.
– Но Лиза говорила, что хотела бы забыть… – Дин и сам не знает, перед ней оправдывается или перед собой – он слишком давно не объяснял другим своих решений.
– Мы часто сами не знаем, о чем просим.
– Я не могу перестать охотиться, бросить Сэма.
– Никто и не требует. Ты им нужен таким, какой есть.
Так отчаянно хочется поверить ее словам, но он-то знает правду!
– Я принес им только горе и боль.
– Да? – в карих глазах насмешка и раздражение. – Значит, она от горя светилась каждый раз, когда вы приходили на семейные праздники, и от тоски не отходила от тебя ни на шаг? О да, именно от глубочайшего несчастья ее глаза сияли как звезды, стоило тебе на нее посмотреть. А Бен, видимо, от большой печали и страха рассказывал всем друзьям, что ты его настоящий отец?
Каждое слово обжигает как удар хлыстом, и в то же время странным образом согревает, дарит надежду, которой быть не должно.
– Дин, я знаю, что ты привык все решать сам, и ответственность за последствия тоже берешь на себя. Но ты должен, наконец, научиться доверять людям, отпускать их и позволять им принимать решения самостоятельно. Да, им будет трудно, и не всегда их выбор будет верным, но каждый должен отвечать за себя сам.
Он не знает, сумеет ли, у него никогда не получалось отпустить до конца. Но готов попробовать, ради Лизы и Бена, и, да, чего уж врать – ради себя.
– Вы можете это исправить? Вернуть, как было?
– Увы, мне не под силу тягаться с ангелом. Он у тебя добросовестный… – ее улыбка грустная.
– Проклятье!
– Зато ты вполне способен на это.
– Как? Думаете, мне по силам изменить то, что сделал Кас?
– Нет. Но ты можешь заполнить пустоту – создать новые воспоминания для них, с ними.
Дин все еще пытается осмыслить такой простой и очевидный выход, просчитать, стоит ли пытаться, но, похоже, он здесь единственный сомневающийся. – Кстати, зови меня просто Вильгельминой или бабушкой. Мы же семья. Не хочешь выпить? На этот раз просто чай, я обещаю.
@темы: Лабиринты подсознания, Сэм, творчество, Дин, сезон 6, "бабулька не виновата, что ей подсунули паленую дурь"(с), "страдание не лампочка - на ночь не отключишь"(с), "Есть у меня один могильничек..."(с), джен, Мои фики, СПН
-
-
10.06.2012 в 20:02Дииииин
*хлюпает носом*
Фейкин,
-
-
11.06.2012 в 00:08Но ты должен, наконец, научиться доверять людям, отпускать их и позволять им принимать решения самостоятельно. Да, им будет трудно, и не всегда их выбор будет верным, но каждый должен отвечать за себя сам.
ДА! Именно! И брата отпустить уже)))
-
-
11.06.2012 в 01:44~Solinary~, спасибо, что прочитала.ДА! Именно! И брата отпустить уже)))
Мне кажется, что в седьмом уже отпустил. Но не потому что понял, что так надо. А просто потому что потерял надежду и интерес к жизни в целом. Авторы сериала здорово потоптались по всем его ценностям. Сейчас скорей наоборот - Сэм сам держится рядом, и пытается удержать на краю.
-
-
11.06.2012 в 17:46